Советует градозащитник Виктор Махаев
Как мы это сделали
Во времена ярких исторических событий, нескончаемого потока новостей и коллективной тревожности советуем переключиться на историческую литературу. По просьбе «Рейтингов» градозащитник Виктор Махаев составил подборку из 10 книг, с которыми самое время познакомиться.
Умберто Эко, «Пражское кладбище»
Шестой и последний исторический бестселлер выдающегося итальянского культуролога и писателя Умберто Эко. Полудокументальный роман о том, как делаются громкие фейки. Как из цинично сфабрикованной провокации, смачной писанины рождается токсичный монстр, способный погубить миллионы людей. На примере печально известных «Протоколов сионских мудрецов» подробно рассказано о заказчиках и исполнителях, технологии изготовления и стоимости работы, каналах распространения, потребителях и дальнейшей судьбе фальшивки века. Роман начинается в 1830 году, а его основное действие сосредоточено на последних годах XIX века. От лица талантливого, но беспринципного архивиста Симоне Симонини рассказывается, как был придуман «всемирный еврейский заговор», написаны и проданы поддельные документы, которые распространялись политическими авантюристами, французской полицией и шпионами всех мастей. Захватывающая хроника стремительного превращения мелких интриг в международный скандал, повлиявший на ход истории. О том, из какого мерзкого сатанинского болота растут теории мировых заговоров.
Наталья Громова, «Ноев ковчег писателей. Эвакуация 1941—1945. Чистополь. Елабуга. Ташкент. Алма-Ата»
В документальном повествовании, основанном на личных дневниках и письмах, рассказывается о жизни московских писателей в эвакуации в годы Великой Отечественной войны. Цветаева и Ахматова, Пастернак и Федин, Чуковский и Леонов, а также забытые ныне литераторы, члены их семей возникают на страницах этой книги. Перемещения от Москвы до Ташкента и обратно, случайные встречи, быт и творчество, сила духа и слабость характера. Решение мучительных бытовых проблем не снимает с человека его ответственности перед лицом времени. Драматичные истории о том, как время безжалостно ломает привычную жизнь и заставляет мыслящего, творческого человека сделать выбор. Отбросив иллюзии, мучающие противоречивые чувства, приняв неизвестность и неизбежность как данность, как испытание, найти свое место в переформатированном обществе.
Джулия Бойд «Записки из Третьего рейха. Жизнь накануне войны глазами обычных туристов»
Документальное повествование, основанное на свидетельствах иностранцев, по разным причинам находившихся в Германии в 1933—1945 годах, которое существенно дополняет сложившееся представление о повседневной жизни в тоталитарном обществе. Сегодня нам все кажется очевидным, но тогда иностранцам было трудно разобраться в нагромождении дерзких политических лозунгов, странных правил и ошарашивающих массовых ритуалов. Несмотря на жестокость гитлеровского режима, страна радушно встречала иностранных туристов, не совавших свой нос, куда не следует. В одном только 1937 году в Германии побывало полмиллиона британских и американских экскурсантов и ценителей курортов. В германских университетах учились сотни иностранных студентов, мечтавших погрузиться в великую немецкую культуру. В их восприятии все сплелось в единый клубок: Вагнер! Дюрер! Гитлер... В книге прослеживаются жизненные перипетии Цзи Сяньлиня, изучавшего в Геттингене санскрит. В 1941 году он защитил диссертацию, но с каждым годом все больше времени уделял поиску еды и крыши над головой, а также способов мимикрии. В Китай он вернулся в 1946 году, но было ли там спокойнее?
Джон Стейнбек, «Русский дневник»
В 1948 году вышел фильм Михаила Ромма «Русский вопрос», снятый по пьесе Константина Симонова. О том, как американский журналист Гарри Смит побывал в СССР и пытался опубликовать свои наблюдения. Воротилы издательского бизнеса лишают его работы, журналист теряет дом и семью. Реальность начавшейся «холодной войны» была тяжелой, но не безысходной. Великий американский писатель Джон Стейнбек в 1947 году совершил путешествие по СССР, он побывал в Москве, Сталинграде, Грузии, Украине. Писатель проник через информационный и политический барьер, названный Черчиллем «железным занавесом». Стейнбек открыто заявляет о том, что фальсификация истории — это преступление. Поэтому с самого начала повествования он ставит перед собой задачу — быть объективным, уйти от предубеждений, не делать скоропалительных выводов. Прекрасно понимая, что редким иностранцам в СССР преподносится не реальность, а умело сконструированный имидж. Поэтому он интересуется тем, что трудно приукрасить — повседневной жизнью советских людей: как люди одеваются, чем питаются, о чем говорят, что поют и как танцуют.
Илья Эренбург, «Люди, годы, жизнь»
«Увидеть Париж и умереть», «оттепель» — эти слова советского писателя, журналиста и общественного деятеля стали крылатыми. В эпоху интернета и Шенгена жизнь Эренбурга может показаться приключением. Художник левых взглядов, в 1908 году он был арестован за революционную агитацию, эмигрировал в Париж, в 1908—1917 годах жил во Франции, в 1920 году в Москве был арестован ВЧК, в 1921—1940 годах жил в Берлине и Париже, симпатизировал СССР и выступал с антифашистскими произведениями. В 1940 году в оккупированном немцами Париже он скрывался в советском посольстве. В годы войны он стал непримиримым антифашистом, в послевоенные — борцом за мир. Он знал как жертв кровавых режимов, так и попутчиков, и преступников. В начале 60-х советская либеральная интеллигенция встретила публикацию мемуаров друга Бухарина и Пикассо скептически: о многом Эренбург умолчал, во многом пошел на компромисс с совестью. Но сегодня понимаешь: он говорит, что даже в самых страшных условиях мимикрия не спасет личность от разрушения, что человеку надо не просто выжить в страшном мире, но и многое при этом понять, а самое главное — рассказать об этом. Когда наступит время.
Наталья Лебина, «Пассажиры колбасного поезда. Этюды к картине быта российского города: 1917—1991»
Крупнейший исследователь советской повседневности Наталья Лебина построила эту книгу как словарь 27 бытовых понятий рядового горожанина. В алфавитном порядке перечисляются и кратко описываются, кажется, все стороны жизни от рождения до похорон, от еды до секса, от бракосочетания до развлечения. Однако Лебина подходит к материалу нестандартно, так первым словом выбран не «аборт», как напрашивается, а «акваланг», который показывает, как спорт активно менял жизнь советского человека. Товарный голод и очереди, разгильдяйство и бытовое хамство были нормой советской жизни, но символом товарного дефицита стал поезд, в сталинской культуре являвшийся эмблемой стремительного движения к коммунизму. «Колбасными электричками» в конце 70-х — 80-е годы иронично называли поезда, доставлявшие жителей провинции в Москву за дефицитными продуктами и товарами. Эта и другие книги Лебиной призваны отрезвить читателей, ностальгирующих по СССР, но в ту эпоху не живших.
Эдит Ключ, «Россия на краю. Воображаемые географии и постсоветская идентичность»
После распада СССР жители России в течение трех десятилетий переживают глубокий кризис идентичности. Советским человеком территориальная система воспринималась добровольным союзом национальных псевдо-государств, в реальности являвшейся трансформацией континентальной империи. Обширность пространства неразрывно связывалась с идеей прогресса. Вся советская идеология и массовое сознание были основаны на «научной» вере в социально-исторический прогресс. Ценностью было меняющееся время, когда СССР был в авангарде исторического процесса, а человеческая жизнь хоть немного, но менялась к лучшему. Назвать постсоветские представления полноценным мировоззрением нельзя, но интересно, что массовое сознание оперирует не временными изменениями, а зациклено на территориальности, на остатках советской имперской системы. В самосознании россиян сталкиваются как антагонисты мегаполисы и обезлюдевшая деревня, столица и провинция, славянский центр и мусульманский юг, человек с трудом пытается представить север страны и Сибирь, понять смысл государственной границы. Все больше в общественном сознании утверждается мысль, что важнейшей, объединяющей ценностью является имперское пространство. Идея, отметающая представление о развитии страны во времени и ищущая оправдание в прошлом.
Николай Копосов, «Память строгого режима: История и политика в России»
Целенаправленные фальсификации истории случались всегда, главное — мотив искажения. Безобидная «Новая хронология» Фоменко явно преследовала коммерческие цели. Сложнее обстоит дело с непрерывной эволюцией коллективных представлений о национальном прошлом. Оформленные историками и проговоренные пропагандистами они порождают государственную историческую политику. В книге сопоставляется историческое сознание советского и постсоветского общества. Рассказано, как в 30-е годы воображаемая массами история оторвалась от марксизма и выросла до революционного мифа, как в 40-е годы она стала национальным героическим мифом с величественным пантеоном. При Брежневе достиг апогея культ Великой Победы. В годы перестройки разразились битвы за историю: были осуждены большевистская революция и сталинизм (как репрессивная внутренняя политика). Неудачи последующих реформ, социальное расслоение и перенапряжение, депрессия вызвали ностальгию по советскому прошлому. В 2010-е годы началась «ностальгическая модернизация», основанная на новой официальной исторической концепции. Проблемы антигуманного режима отошли на второй план, а на первый вышли роль СССР в мировой истории и его противостояние Западу.
Алейда Ассман, «Длинная тень прошлого: Мемориальная культура и историческая политика»
Книга известного немецкого историка начинается с описания инсталляции художника-концептуалиста Хорста Хоайзеля: на Бранденбургские ворота была направлена видео-проекция ворот лагеря смерти Аушвиц. Триумф и травма исключают друг друга, одно вытесняет, уничтожает другое, подвергает забвению — и все же триумф и травма неразрывно связаны в национальной памяти немцев: триумфальный символ объединения страны в центре Берлина и Аушвиц как травматическая низшая точка национального падения. На этом разрыве последние полвека базировалась национальная идентичность. В книге предпринята впечатляющая попытка обобщения теоретических дебатов о том, как складываются социальные представления о прошлом, что стоит за человеческой способностью помнить и предавать забвению, благодаря чему индивидуальное воспоминание есть не только непосредственное свидетельство о прошлом, но и симптом, отражающий культурный контекст самого вспоминающего. Материалом, который позволяет прочертить постоянно меняющиеся траектории этих теоретических дебатов, является трагическая европейская история XX века.
«Наследие империи и будущее России», под ред. А.И. Миллера
Надо ли быть империей, чтобы являться великой державой? Большевики избегали клейма империи, но большим злом они считали национализм. В 1991 году произошел окончательный развал империи или возможен имперский реванш? Один из авторов книги пишет: «Нет единства в том, следует ли считать современные границы России приемлемой данностью. Многие заявляют, что нужно стремиться к их расширению, будь то под флагом „восстановления СССР“, или создания так или иначе проектируемой новой империи, или под флагом русского ирредентизма, то есть стремления присоединить к России территории с большой численностью русского населения, например Крым или северную часть Казахстана». Обсуждая эту проблему, авторы подчеркивают, что соседей России охватил страх утраты суверенитета, а русские должны осознать, что сами часто становились жертвами имперской политики, державы, построенной с использованием их сил, терпения и таланта. В любом случае опыт империй не до конца осмыслен и не пересмотрен критически. В обществе дебатируется вопрос: должна ли Россия строиться как империя или нужно строить национальное государство.