Литературная колонка от штатного колумниста «Городских рейтингов»
Как мы это сделали
Друзья, в эфире литературная пятница! Штатный прозаик Эраст Переплётов продолжает извлекать из чертогов разума воспоминания о работе в бюрократических структурах. На этот раз история о том, как Переплётов потерпел очередное фиаско и стал самопровозглашенным руководителем некой организации.
«Пять ступеней»
Вы ведь слышали про пять ступеней принятия неизбежного: — «отрицание, гнев, торг, депрессию и смирение»? Вообще термин подразумевает, что человек проходит через них в связи с какой-то большой утратой, расставаниями или болезнями и переход человека от одной стадии к другой, как правило, занимает немало времени. Кто-то относительно быстро и мужественно справляется со всеми пятью ступенями, кто-то надолго застревает на какой-то из них, но так или иначе человек должен пройти весь этот нелёгкий, тернистый путь от начала до конца.
Но не пугайтесь, грузить вас своими «обмороками» я не собираюсь, ведь у меня совершенно несерьёзное чтиво, поэтому сегодня просто расскажу о том, как однажды я облажался на своей старой, горячо любимой работе и как все эти пять ступеней я «проскакал» буквально за пятнадцать минут.
Облажался-то я, конечно, за долгие годы своего «бюрократического бумагомарательства» не единожды и вообще, думаю, что случай далеко не уникальный, ведь все этим периодически грешат в той или иной степени, но вышло, на мой взгляд, довольно забавно.
Когда работа связна с нескончаемыми однотипными отчётами, то она в какой-то момент становится настолько рутинной, что напоминает сплошной день сурка.
Каждый такой отчёт настолько шаблонный, что из месяца в месяц, целыми годами ты просто берёшь отчёт за предыдущий месяц, меняешь в нём даты, некоторые цифры и заново отправляешь на подпись руководителю, он его подписывает — отчёт идёт дальше. Затем наступает следующий месяц и всё повторяется заново. Схема давно отработана, и всё работает как хорошие швейцарские часы — сбои не предполагаются.
Тот день не стал исключением. Я, будучи тогда рядовым специалистом в одной государственной конторе, сидел у себя в кабинете, пил зелёный чай с мелиссой и много думал о приближающемся отпуске.
Собственно, думал о нём я неспроста. Мой тогдашний руководитель — его сиятельство, Фёдор Никитич — как раз только вернулся с отдыха и в обед приглашал в свои пенаты для того, чтобы за бокалом благородного вина поделиться своими впечатлениями о загадочном санатории в Кисловодске, из которого он давеча вернулся заметно помолодевшим и вдохновлённым.
Наслушавшись за трапезой с полсотни чудных историй про ставропольские цветники, величественные завтраки и диковинные танцевальные вечера на эстраде, я отправился к себе клепать один из своих стандартных ежемесячных отчётов.
Монотонно заменив цифры в самом отчёте, мне оставалось только поменять месяц на сопроводительном письме. И вот тут-то я и обратил внимание на одну странную вещь. Напротив надписи «Руководитель» — там, где должна была стоять фамилия нашего «кисловодского франта» Фёдора Никитича — почему-то стояла моя фамилия. Я сначала, не предав этому особого значения, быстро её заменил и на этом было уже успокоился, но тут в моей голове раздался мощный сигнальный щелчок — «Тааак, СТОП! Я что, в прошлом месяце сам себя руководителем назначил?» — началась стадия отрицания.
С грохотом опрокинув своё кресло, я, по супергеройски молниеносно, спружинил на своих изящных ногах к шкафу с документами. Трясущимися, как у запойного алкоголика руками я судорожно достал нужную папку и со словами: «Ради всех Святых, только не это...только не это» открыл уже подписанный Фёдором Никитичем в прошлом месяце отчёт.
В те времена моя голова ещё не была обделена буйной растительностью, и я кожей почувствовал, что волосы на ней пришли в активное броуновское движение. Случилось то, чего я больше всего боялся, но во что ещё никак не мог поверить. Напротив надписи «Руководитель» действительно стояла моя фамилия, а рядом с ней подпись самого несравненного Фёдора Никитича. Я зажмурился в надежде, что это как-то исправит ситуацию — не помогло, моя фамилия так и продолжала пестрить на титульном листе документа. Ещё более странным смотрелась подпись нашего настоящего «предводителя» рядом с ней — это был какой-то сюр!
Вся серьёзность ситуации заключалась в том, что подпись Фёдора Никитича — это не финальный аккорд в данном бюрократическом произведении, дальше этот отчёт отправился к одному из главных (на тот момент) человеку в нашей республике и от этого факта волосы на моей голове продолжали исполнять неистовую дискотеку.
После непродолжительной паузы у меня началась истерика. Пришло время подняться на следующую ступень — гнева. Мой внутренний и внешний голос в едином порыве, в унисон выдали удивительную на слух пятиминутную тираду. Я потел и матерился с такой самозабвенной увлечённостью, что с лихвой хватило бы на несколько новых альбомов группы Ленинград.
Покричав ещё немножко в окно на пробегавших мимо собак, пнув для убедительности шкаф и разбросав вокруг себя канцелярские принадлежности, я ритмично ходил из стороны в сторону по кабинету. С детства не грыз на руках ногти, но тут прям так увлёкся, что в какой-то момент понял, что они у меня почти закончились. Гнев потихоньку пошёл на спад, и я начал думать, что мне со всем этим делать и как исправить то, что уже особо не исправишь. Пришло время торга.
Немного придя в себя, первым делом я схватил телефонную трубку с целью раскаяться и во всём признаться Фёдору Никитичу. Но что я ему скажу!
Мол, Фёдор Никитич, мне неприятно вам об этом сообщать, но пока вы танцевали в Кисловодске, я сам себя назначил руководителем, а вы получается теперь моя сучка?
— нет, конечно так бы я ему не сказал, но смысл получался такой, т.к. я самому себе не мог объяснить за какие-такие заслуги перед Отечеством я решил себя нехило так приподнять в звании. Идею признания пришлось откинуть.
Депрессия не заставила себя ждать...понимая неизбежность надвигающейся катастрофы, ведь о моём новом неожиданном для всех «самоназначении» уже должны были знать наверху и задаться логичным вопросом: — «Кто этот хрен с горы и почему мы о нём ничего не знаем?», я ждал развязки. Точнее сказать, я ожидал, что с минуты на минуту ко мне зайдёт Фёдор Никитич с бутылкой из под недавно выпитого вина и с беспечной улыбкой на лице торжественно раскроит мне ей башку.
В какой-то момент наступило смирение. Я молча сидел на подоконнике, устремив пустой взгляд в небо. Мысли на какое-то время перестали задерживаться в голове, медленно как облака плыли по извилинам мозга, плавно сменяя друг друга...
Тут я невольно начал припоминать, что Фёдор Никитич как раз месяц назад должен был уезжать в этот свой проклятый, как мне теперь уже казалось, Кисловодск, и я хотел, чтобы этот отчёт вместо него подписал его заместитель, но Фёдор Никитич в последний момент задержался и видимо я второпях, снова заменив на письме фамилию, по ошибке указал свою, а Фёдор Никитич в свою очередь не глядя всё это подписал. Других объяснений случившемуся полтергейсту я не нашёл.
Но тут, впервые в мою голову вмешался голос разума: «Тааак, СТОП! Это что же получается, письмо-то ушло в „белую избу“ уже как месяц назад?!» От радости, я что-то крякнул на неизвестном науке диалекте, быстро соскочив на своих прекрасных ногах с подоконника.
Выходило так, что если бы кто-то что-то узнал, то Фёдор Никитич линчевал бы меня ещё месяц назад, возможно, даже не успев сесть в свой экспресс до Ставрополья! Я снова начал методично расхаживать по кабинету — впервые забрезжил свет в конце тоннеля.
Ко мне вернулся ясный ум, я понял, что зря избивал свой шкаф, ругался на собак и лишил себя почти всех ногтей на руках. Хорошей новостью было то, что, похоже, никто про мою проделку ничего не знает. Немного расстраивающей новостью был тот факт, что мои отчёты, похоже, вообще нахрен никому не спёрлись — ни Фёдору Никитичу, когда он их подписывает, ни его адъютанту, когда она их регистрирует, ни в самих «верхах», когда они туда направляются. Напрашивались справедливые вопросы: — «зачем я вообще пишу все эти отчёты, если их никто не читает?». Я истерически заржал.
Выход из всей этой канители нашёлся сразу — оставить всё как есть и сделать вид, что ничего не случилось. Так я и поступил — спокойно продолжил клепать отчёты, Фёдор Никитич беспечно всё подписывал, а его адъютант продолжила отправлять их в неизвестность.
Копию письма под своим «руководительством» я сохранил на память, хотел подарить в рамке Фёдору Никитичу, когда его отправляли на заслуженную пенсию, но решил не расстраивать старика, мало ли, вдруг и ему бы пришлось пройти через эти пять ступеней. С другой стороны, всё это так несерьёзно, что хорошо бы было, чтобы люди проходили через эти пять ступеней только по таким незначительным поводам как этот.
